Вот ещё интересное интервью с Корчным:
Об эмиграцииНе эмигрировал я! Я бежал! В английском языке есть два слова – immigrate и to be basked. В 70-х не эмигрировали! Поехал играть в Амстердам на Международный турнир, попросил политического убежища. Отказали. Дали только вид на жительство. Переехал в Швейцарию. Получил политическое убежище и позже гражданство. Вот живу здесь больше тридцати лет. Жена меня во всем поддерживала, сыну пытался объяснить, но что он мог тогда понять? Они оказались в тяжелейшем положении, но не было другого выхода.
Я собирался будто в обычную командировку. Практически, без вещей, взял только письма и фотографии. Письма спрятал на дне чемодана среди шахматных реликвий. Таможенников мое эпистолярное наследие не заинтересовало. Меня никогда особенно не проверяли, я свободно вывозил любимые книги Солженицына, Пастернака, Мандельштама, Ахматову. Спросите, почему? Никого не интересовало, что я читаю, я же шахматист, спортсмен. Но именно эти письма меня спасли, стали главным козырем. В конвертах лежали анонимные послания с оскорблениями и угрозами, меня называли грязным, отвратительным жидом, еврейской мордой, грозились избить… Такие письма я начал получать, когда возникла фигура Анатолия Карпова. И я очень наделся, что письма помогут получить политическое убежище, послужат доказательством, что на родине ко мне плохо относятся.
О последствиях побега
Мой побег - это желание играть в шахматы и только. Я не был диссидентом. Не думал о колбасе. Но сегодня, оглядываясь назад, чувствую себя в каком-то смысле виноватым, что тогда начался массовый побег из СССР. Нас, невозвращенцев, было более 40 тысяч. И все эти люди исчезали, никто в Союзе больше ничего о них не слышал.
Игоря (сына Корчного, прим.ред) выгнали из института. Посадили. Он отказался служить в Армии, за это «отслужил» три года в тюремном заключении. Я находился в Швейцарии, к тому же еще был бесправным, не мог к ним приехать ни под каким видом. Жизнь моей семьи в Ленинграде превратилась в тюрьму, их не выпускали ко мне, обвиняли в антиобщественных акциях, они не могли жить полноценной жизнью. Жена умерла. Сын живет во французской части Швейцарии. Он в порядке, работает компьютерщиком. Но как - же долго я их ждал! Помню, как в Цюрихе на аэродроме читал открытое письмо Брежневу, потом на пресс-конференции в Маниле привлек всех, к кому только можно обратиться, умолял, чтобы нам помогли. Кроме просьб, вызовов, обращений – что я еще мог сделать?
О своей судьбеЯ бы никогда не назвал себя счастливым человеком, счастливый - не имеет будущего. Сам себе я казался привилегированным советским человеком. В Союзе любой шаг имел политическую окраску, чем длиннее шаг – тем ярче его окраска. Для серьезного шага надо было созреть, я жалел, что был незрелым слишком долго. Еще в 1966 году на турнире в Германии мне предложили не возвращаться в СССР, я отказался, и потерял 11 лет человеческой жизни!
Я начал развиваться, когда отца уже не было, он погиб на фронте, в тридцать один год. Он и научил меня играть в шахматы. Мы жили в блокадном Ленинграде, сначала меня вывезли, а потом снова вернули в блокаду. Помню зиму 41-42 года, когда подожгли склады с питанием, дома не отапливались, дворники не убирали снег, ходить было невозможно. Мне - десять лет, в руках два ведра, иду на Неву за водой. У меня была мама, мачеха… Увлечение шахматами отвлекало меня от реальной жизни. В шестнадцать лет я пошел получать паспорт: мать еврейка, отец родился на Украине, есть польская кровь, значит, большая часть еврейской крови. Сказал: «Запишите меня евреем». Дома моя мачеха, еврейка, устроила скандал, мол, ничего я не понимаю, и побежала к управдому с просьбой написать, что я - русский. Годы спустя моего сына надо было записывать в школу. Кто я – понятно, а мать армянка. Решил, пусть будет армянином. Пришел домой, теперь моя жена, армянка, устроила скандал. Надо – говорит – записать сына русским. Так и сделали. Конечно, в Советском союзе существовала разница между правами и обязанностями тех или иных наций. Но в моем мозгу, занятом шахматами, не было для всего этого места.
О шахматах Все поражения незабываемы, болезненны, мучительны. Карпову проиграл мучительно, Петросяну, Спасскому… Поражение – это не только проигранная партия. Карпов на матч за мировое первенство в Багио прибыл с огромной свитой, и космонавт при нем, и повар, и массажист, и врач – гипнолог. Но больше всего меня удивили его ногти! С маникюром! В СССР гордились грубыми, рабочими руками. Карпов стал первым наманикюренным гроссмейстером, наманикюренным членом ЦК Комсомола… Ха-ха! Мы жили в стране, где мужчины просто стригли ногти, и я стриг, как все. Карпову дали все – от космоса до маникюра. Это тоже можно рассматривать как поражение. Мне же не дали. Переживал. Одно время даже начал пить.
В 1981 году я заявил, что больше никогда не буду играть с Карповым. «Плох тот солдат, который не хочет стать генералом». Так и получилось. После этого заявления исчезла перспектива. Отказавшись встречаться с Карповым на высшем шахматном уровне, я потерял будущее, попрощался с высокой шахматной жизнью.
Живу жизнью активного пенсионера. Молодым даю тренинги. Играю меньше, чем раньше, я же избалован, меня должны приглашать персонально, за гонорары. Таких турниров все меньше и меньше. Много хожу пешком, принципиально не пользуюсь транспортом. Десять километров до цели? Иду десять. Люблю читать книги по психологии. Благодаря одной из них десять лет назад бросил курить. Утром встал, вечером уже не курил.
Отсюда:
https://newizv.ru/news/culture/31-12-2021/horoshiy-karpov-protiv-plohogo-korchnogo-v-prokat-vyshel-film-chempion-mira
